* * *
…только, может быть,
сразу, сразу?..
– Не распробовал я, не смог:
соловьиное твоё мясо,
густо-розовую заразу,
соболиный твой крик,
сынок…
Четвёртое дыхание
Но что-то, видно, есть во мне такое,
что я никак смириться не могу,
что больше нету – никого со мною,
ни соболя, ни соловья в снегу.
А то, что мне объятий не хватало,
так это, деточка, всё как бы да кабы. –
Зато хватило – голоса, металла,
таблеток, алкоголя, мужества, судьбы…
Зато хватило мне – метафор и деталей,
ума хватило – всё перебелить:
что ни строфа – желание ударить,
что ни абзац – то просьба пристрелить.
Несёшь себя – как вывих, как припадок
(два соболя + соловей – внутри),
несёшь себя – как соловья – в подарок! –
глядишь, – уже обратно принесли.
Я уговаривал: давай ещё, подтянем,
ну что же ты? – ведь Ты ж меня любил! –
я говорил: царапается, тянет…
(Я всё это напрасно говорил).
Не бойся, соболь, – я тебя не выдам,
я больше никого не выдаю.
Но ты, ты должен знать, где есть отдельный выход,
в густые заросли, в высокую траву.
Как быстро ты – скребёшься, роешь, лаешь,
как будто чуешь пулю – между глаз!
Не рой так быстро (ты же мой – товарищ),
но, видно, нет – товарищей – у нас.
А если нет – за синею горою
найдёшь себе – другую западню!
Беги отсюда, я тебя – не скрою,
я сам тебя, как выкуп, выдаю…
Они убьют тебя, они тебя – не знают
(как облаком – накрыв твою семью),
здесь травят – грамотно, здесь – правильно стреляют
(я, кстати, многим здрасте – говорю).
О, как же он бежал,
с беременной женою,
с летящим соловьем – по млечному пути!..
Не бойся, мальчик, – я тебя прикрою.
Я пошутил (…чтоб ты – успел – уйти…).
…Что ни строка – то приступ и припадок,
что ни рука – то выстрел и отстрел.
Ты извини, что скромный мой подарок,
от крови внутренней набряк и отсырел.
Да, были безобразны – эти роды,
но я горжусь, что сексуальный голос мой
был утешеньем моего народа
(а мой народ – за синею горой!).
Я счастлив – оттого, что в общей куче
они прогрызли, как рюкзак, – меня,
и что они (не я!) бессмертны и живучи,
как жизнь, как мужество, как молодость моя.
…Но что же делать мне теперь –
с самим собою
(уже без всех метафор), боже мой,
и что это за облако такое? –
как облако, – нависло – надо мной…
А, что – я, собственно, здесь собираюсь делать,
и для чего? – стихи свои читать?
Стихотворение – качнулось, как поэма.
Мне всё равно, как это называть…
Четвертый день (при этом хорошея)
я задыхаюсь, глядя в темноту,
я чувствую – испарину на шее, –
не ту я чувствую испарину, не ту!
Я – спас тебя: мой соловьиный вывих,
соболий выдох, лошадиный храп. –
Теперь я должен знать, где мой – отдельный! – выход,
стоп-кран, трамплин,
огнетушитель, трап.
Я должен знать, где мой – прощальный – выход,
высокий купол, ноги – в темноту.
…Стихотворение кончается – как выхлоп.
Я с этим – согласиться – не могу.
Стихотворение кончается – как тара,
его нельзя до неприличья длить.
Ты извини, что терпкий мой подарок
осыпался – пока его несли.
…Четвёртого дыханья – не бывает,
но – мы узнали это – только что.
Ты спрячь меня, как доллары – в кармане
(как неисполненное обещанье),
Ты убери меня, как варежки – в пальто.
А я – прощу – Тебе, что этот воздух хлипкий
раскрылся будто парашют во рту. –
…Стихотворение кончается – как всхлипы.
Я с этим – тоже – примириться не могу!
Я знаю, что мы этого не любим,
но я люблю (точней, любил – тогда):
строфа всегда –
как обращенье к людям,
строка всегда – как помощь, как рука!
…Стихотворение – кончается как выпад
(не ты – его, оно – тебя – жуёт),
стихотворение кончается как выбор!
…как человек, как воздух, как живот…
Стихотворение кончается – как счастье
(…как убедительно меня устроил ты,
из мелких роз, из позвонков хрустящих,
из жирных хризантем, молочной кислоты.
Я – бело-красная поленница живая,
там, на морозе, ты сложил – меня,
а мне – без разницы, я пальцы – разжимаю:
хреновая! – поленница Твоя!).
…О, как же он летел,
как падал – постепенно,
как стукался о выступ, воздух, наст!..
И это больше – всех стихотворений,
всех наших жалких – говорений, фраз!
Но я скажу! – Никто, никто не падал,
а просто – жизнь, цветная наша жизнь
качнулась на краю – а никому не надо,
в буквальном смысле: даже нам – не надо.
А ты – буквально! – падай, – но держись!
Ну, что же ты, давай – иначе не исправишь:
вставай, иди, гляди! –
я говорю себе –
я говорю тебе (ведь я же твой товарищ!) –
да нет, не на меня! – на свет гляди, на свет!
Как и обещано – ни поздно и ни рано
(…во что – Ты превращаешь
жизнь мою!) –
стихотворение – кончается – как драма,
творожным облаком
качнувшись – на краю…
…Ещё успеем мы (и Ты ещё успеешь!) –
свою цветущую поленницу свалить,
и я успею – эту жизнь и шею
как грубую одежду доносить.
Когда же нас – обыщут и разденут,
положат на носилки – понесут,
тогда – узнаем мы,
какие хризантемы –
какими шапками –
в твоём снегу – растут!
Жизнь – нам подсовывает смерть,
как быстрый выход,
смерть – нам подсовывает жизнь,
как свой итог:
стихотворенье – начинается как выдох,
стихотворение – кончается как вздох.
То как испарина, предсмертная ночная,
а то, как утренняя радость – в первый раз!
Я ничего про выходы – не знаю.
Я знаю, что всё – кончилось! – сейчас.
…………..
А я ещё ловлю себя – как выкуп,
а я держу себя – за соловья в снегу.
…А Ты меня несёшь как долгий вдох и выдох, –
(и как не устаёшь – так долго! – на весу).
А я он вот – твой кожаный подарок,
возьми меня – за горло, за крыло…
Стихотворение –
кончается ударом.
Нет, этой нежностью – кончается оно.