Буся — это кот. Роскошный кот. Серо-голубой. С редкими, но широкими, темно- серыми полосками пересекающими спину, белоснежной манишкой и с белыми носочками на лапах. А еще у Буси есть длиннющие белые вибросы, которые люди почему- то считают усами. Почему усами Буся не знал. Но хорошо знал, что усы это нечто иное. Усы, темно-каштановые, густые и совсем не такие красивые, как у Буси, росли под носом у его единственного друга — приятеля Петровича. Петрович, между прочим, стриг и расчесывал их, и дергал, когда пребывал в состоянии задумчивости или смотрел один из ящиков с движущимися картинками. Буся же свои «усы» в упор не замечал, хотя и заботился о своей внешности не меньше какой-нибудь попсатой телезвезды. И вылизывал себя Буся на досуге до посинения.
А досуга у него было столько, что девать было некуда. Поэтому шерсть Буси всегда лоснилась и переливалась не только всеми оттенками нежного серо-голубого цвета, но, пожалуй, всего спектра радуги. Буся собой гордился. И прежде всего своей не очень длинной, но густой шерстью. Она была бы еще гуще и красивее, если бы Перович мог прислушаться к мнению самого Буси и перестал раз в полгода мыть его в ванне какими-то отвратительно пахнущими, ужасно пенищамися жидкостями. Но Петрович к Бусе в таких случаях не прислушивался и Буся от этих помывок глубоко страдал. Даже аппетит на время терял. Страдал не столько от воды, сколько от этого дикого, на его взгляд и нюх, запаха, который впитывался в его шерсть так глубоко, что Буся стирал себе язык чуть не до основания, вылизывая эту гадость.
И еще у Буси были обалденные глаза. Под цвет его роскошной шерсти. Серо-голубые с нежными зелеными искринками. Те редкие особи женского рода, которые иногда навещали Петровича, выпадали в осадок от таких глаз. В приливе внезапно нахлынувшей нежности они тянули к Бусе свои гладкие, безволосые и холеные ручонки и пытались погладить его, а то и потрепать за мясистую холку. Эти телячьи нежности и еще какой-то дикий аромат, исходивший от этих истерических созданий, Бусе не нравились. Он их терпеть не мог. И он, естественно, пытался укрыться за кожаным диваном от всех этих докучливых гостей. Там, сидя в уютном и защищенном от всех неприятностей гнёздышке, он тихо возмущался тем, что его — хозяина квартиры, пришедшие, в грош не ставят, заставляя позорно прятаться. И ещё ему было стыдно за Петровича, который откровенно унижался перед гостями, становился каким-то суетливым и не в меру улыбчивым и приторным. Лёжа за диваном в такие минуты и часы он откровенно презирал Петровича. Но такие унижения случались очень редко, и Буся всё прощал своему приятелю, другу и кормильцу.
Больно задевало самолюбие Буси и то, что все пришедшие, и особи женского и особи мужского пола принимали Бусю за даму.
— Какая очаровательная кисочка! Какая милая кошечка! — Такое обращение Бусю бесило.
Надо пояснить, что Буся, вообще то, не был Бусей. Его полное имя — Арбуз. Кошелев Арбуз — так он значился в документах в ветеринарной клинике, где здоровенный, как шкаф, амбал Айболит лишил Бусю его индивидуальности и половой принадлежности. Давно. Когда ещё Буся был размером с теннисный мяч. Потом Арбуз почему-то трансформировался в Буза. И, наконец, стал Бусей.
Какого либо серьезного академического образования Буся не имел. Да и родословной тоже. Зато имел основательный и серьезный характер. Он чувствовал себя хозяином жизни. По крайней мере, на своей территории. Его резиденция — двухкомнатная 78-метровая квартира была центром Вселенной. Оставшуюся Вселенную Буся любил подолгу обозревать со своего 19 этажа. Там, внизу, бегали людишки, автомобили, шавки и большие псы. Там сражались с сугробами, сеяли травку и цветочки какие-то людишки в оранжевых жилетах, лопочущие между собой на языке, отличным от того, которым говорил с Бусей Петрович. Там было много разного. И Бусе нравилось наблюдать за всей этой мелкой и бестолковой суетой, сидя на подоконнике. Ему нравилось смотреть. Ему нравилось плевать на всё это свысока, с его колокольни. Там, внизу, в этом суетливом, пустом и дурно пахнущем бензином и собаками мире он никогда не бывал. И не хотел быть. И совсем не хотел, чтоб кто-то из представителей того мира посягал на его территорию. На его Петровича.
Свою территорию Буся любил. И по мере своих сил старался, чтобы она была идеальной, чистой и комфортной. Он никогда и никуда не лез. Ну, разве что по ночам обходил дозором квартиру. Не только по полу. Но и по столам, шкафам, столешницам на кухне. Пробовал на зуб цветы и растения. Не засохли ли? Буся нигде не гадил, кроме, как в лоток. Он никогда ничего не воровал со стола. А зачем? Петрович всё нарежет, приготовит и подаст. Он точил свои когти исключительно на специальной когтедралке. И не имел дурной привычки царапать коврики или обои. Он не спал на мягкой мебели. Не потому что берег её, а потому, что она дурно пахла свиной кожей и какой-то химией, которой её периодически натирал Петрович. И он, конечно, никогда не лазил в постель к Петровичу. Фу! Пусть он серьезно пострадал от рук этого коновала из ветклиники, но мужское достоинство он сохранил!
И Буся любил этот мир, эту жизнь, этот размеренный уклад. И, конечно, Петровича. И скучал, когда Петрович был на работе. И волновался, когда он задерживался. И смерть как не любил, когда Петрович уходил, или уезжал из дома в выходные дни. И главное — он не требовал от Петровича ответных чувств. Ему было достаточно того, что Петрович дома. Ну, разве иногда, так, больше для порядка, мог потереться о ноги Петровича, выгнув спину, как предписано природой котам. Это Буся делал не ради себя, а чтоб порадовать Петровича. И был тот максимум в выражении эмоций, который Буся себе позволял. Никаких посиделок на руках Петровича, никаких почесываний за ухом, поглаживаний и прочих нежностей Буся не любил. И Петрович понимал это и старался не докучать Бусе. Он ценил независимость любимца, и не предпринимал попыток нарушить табу, установленное котом. Таким был Буся. Такой была его жизнь. По своему насыщенная и совсем не скучная.
Что касается Петровича, то Петрович стал Петровичем лет семь-восемь назад. До этого он был Сашей, Александром. А когда то давно, когда у него была жена, был и Зайкой и Киской. Та жизнь в сибирском городке осталось где-то далеко в прошлом. С его бывшей женой и теперь уже взрослым сыном. А между прошлым и сегодняшним днём были и скитанья, и неудачный производственный бизнес. И долги, и безденежье. Всё было. И лишь пять лет назад, когда он стал незаменимым главным технологом очень крупного производства, у него появились квартира, положение, уважительное «Петрович» и, одновременно, Буся.
Бусю, а точнее маленького серого с гноящимися глазами котенка Петрович изъял у охранника, изловившего его в цехе разделки туш крупного рогатого и не очень крупного безрогого скота. Откуда он там взялся никто не знает. Но судьба готовила будущему Бусе либо утопление в реке, как Муму, либо что-то еще более неприятное. И Петрович, только-только переехавший в новую шикарную «двушку» спас его.
Петрович после первого неудачного брака сделавшийся убежденным бобылём. Особой любви к братьям меньшим в себе тоже не замечал. Но принеся домой серое беззащитное создание растаял. Поил его молоком, отпрашивался с работы и возил к ветеринару. И даже книжки купил о кошках. И в интернете всё вычитывал всякие умные вещи про котов. Буся сделался частью жизни Петровича. На первой взгляд небольшой частью, но на самом деле той, которую большеголовые люди называют системообразующей. Иначе говоря, Петрович не мыслил себя и своей жизни без Буси. И не раз, и не два он отказывал себе в удовольствии смотаться куда-нибудь в Испанию или в Эмираты. Он даже и думать не хотел о том, как можно бросить Бусю одного. Уважаемый и достаточно жесткий на работе, дома он становился настоящим Петровичем, которого обожал Буся.
Что же касается главного — еды, то здесь Бусе мог бы позавидовать кто угодно. Продавщицы «своего» магазина, где продают мясо и мясные изделия для своих же тружеников по специальным ценам, ежедневно готовили для Петровича особый небольшой сверточек с парными лакомствами. Они Бусю никогда не видели. Да и Петрович — большущий босс — никогда о нём ничего не говорил. Но все заочно Бусю любили. Можно сказать — души в нём не чаяли. И результат этой самой любви Петрович в целлофановом фирменном пакете привозил Бусе ежедневно. И Буся это ценил, хотя и не знал, какими мудреными словами называются все эти лакомства. Буся ценил их свежесть и вкус. Конечно же, Петрович поначалу потчевал котенка кошачьими консервами, разработанными, якобы, специально для котят у которых, судя по рекламному ролику, желудок меньше напёрстка.
Но когда Буся распробовал свежую вырезку и печенку, интерес к «Вискасам» и прочим концентратам он утратил окончательно. Петрович же тоже считал, что его любимец должен питался исключительно натуральными продуктами без консервантов и прочей дряни. Исключение составляла лишь генетически измененная консервированная кукуруза и травинки молодого проросшего овса. Буся любил кукурузу и раз в неделю в один из выходных дней, Бусе дозволялось съесть несколько желтых ароматных ядрышек. Травку же он неумело щипал, и пытался жевать склоняя голову набок, чтоб в работу включались боковые зубы. Это он делал тогда, когда того требовал его желудок. Буся четко усвоил то, что он хищник. А его добыча — это свежая вырезка. А травка так. Только для того, чтоб устроить желудка профилактику.
И, наконец, еще один герой. Невольный опекун и воспитатель Буси- Евгений Ильич.
Дородный, седой мужчина в возрасте, который уже не считается расцветом сил, Ильич был уважаемым наладчиком. Его вотчина — различные куллеры, механизмы, печи, клипсовальные машины и всё, что движется, щёлкает и скрипит. А еще дача, рыбалка. И совсем чуть-чуть — внуки. И, конечно же, живительная влага после работы в компании с коллегами по ремеслу. Или с соседями по гаражному дворику. Но соседи — только по выходным.
Как-то в конце января, когда прошли все горячки с выпуском праздничной продукции и «отходняки» после зимних праздников, Ильича по громкоговорящей связи затребовал к себе главный технолог. Ильич, кряхтя от натуги, поднялся по железной лестнице в кабинет шефа, ломая голову над тем, чего это его дёргают, когда всё идёт, как по маслу.
Петрович, задав для виду несколько традиционно пустых производственных вопросов, поинтересовался семьей Ильча и его планами, чем несказанно удивил последнего. Наконец, рассеяно выслушав ответы, Петрович объяснил сбивчиво, что он хочет от Ильича. Это была просьба. Обычная человеческая просьба. Надо было приглядеть за котом, поскольку Петрович на девять дней уезжал в Таиланд. К морю. Ильич к котам любви не питал. Другое дело собаки. Но отказать шефу не мог. Хотя бы во имя хороших отношений и вследствие того, что они практически были соседями. Разделяли их дома каких-то 200-250 метров. Да и просьбу обременительной нельзя было назвать. Зайти после работы на 10 минут, ополоснуть лоток и покормить котяру. Все дела. Именно поэтому Ильич согласился. А когда Петрович протянул несколько пятитысячных купюр Ильичу со словами: «На расходы.» — Ильич уже полюбил этого самого котика, и даже предложил свои услуги — подкинуть шефа в аэропорт, поскольку ехать в Таиланд одетым как капуста негоже. И потом шеф всю дорогу до аэропорта инструктировал Ильича какие кусочки и в какой последовательности резать и давать Бусе. — Главное — твердил всю дорогу шеф, — будь с Бусей поласковей. Не разговаривай громко — он этого не любит. И не гладь его. Когда шеф ушел из зала регистрации в таможенный терминал, Ильич, наконец, пришел в себя от наставлений и вздохнул свободно.
А дальше были будни. Не совсем удачные. Видимо, технологи что-то нахимичили с фаршем. Колбаса не клипсовалась. Оболочка все восемь дней рвалась. И директор рвал и метал. Магазины засыпали нареканиями и претензиями. Начались возвраты продукции. Ильич взмок от натуги и нескончаемых настроек оборудования. Домой он приезжал лишь в двенадцатом часу ночи. И всё чаще задумывался о пенсии и покое.
В один из дней в столовой за обедом напарник выдохнул: — Завтра приедет Петрович и всё встанет на места. Кончится этот аврал, слава Богу!
Реакции Ильича он не увидел. А увидел перед собой лишь опрокинутый стул и пустоту. А огромная туша Ильича со скоростью ракеты, ломая и круша всех и вся на пути, мелькнула уже за окнами столовой.
Как Ильич несся в своей старенькой «Тойоте» по городу, не разбирая знаков и уходя в занос на поворотах, как проскочил мимо консьержки в подъезд к лифту, оставив её с открытым ртом и застрявшим в нём вопросом, Ильич не помнил. И не видел. Да и попасть в замочные скважины не мог, обливаясь потом и лихорадочно соображая, куда спрятать труп кота. Наконец дверь поддалась. Ильич, в белом халате с красочным лейблом на груди, ворвался в прихожую и рванул направо, в кухню. Первое, что он увидел — это был кот. Судя по положению в пространстве — живой. Серый, взлохмаченный, с остекленевшими огромными, черными глазами, вытаращенными на холодильник. Кот лишь на короткое время повернул к Ильичу голову лишь для того, чтоб убедиться в том, что в квартире что-то шевелится. Дальше его взгляд опять намертво приклеился к огромному холодильнику. Он даже не пошевелился и продолжал сидеть серой грушей на половой плитке кухни. Ни единого взгляда на Ильича. Ни единого звука! Как безжизненная мумия. Он даже ухом не повел, когда Ильич, задыхаясь и сопя, перешагнул через него. Он просто сидел и гипнотизировал верхнюю дверь огромного белого шкафа, очевидно одной силой воли и силой съежившегося желудка, пытаясь открыть её.
То, что не удалось коту, удалось Ильичу. Он рывком распахнул дверцу. И обмер. Холодильник не работал. Он был отключен. И темном его чреве ничего, кроме трехлитрового стеклянного баллона с огурцами не было. Вдруг кухню наполнил душераздирающий рёв кота. Вау-у-у-у!!! Звук, поднявший ввысь, вздыбил реденькую седую шевелюру Ильича и повис под потолком. Вау-у-у-у! Ильич рывком распахнул нижнюю дверцу морозильного шкафа и стал выкидывать пластмассовые ящики. Ничего! В следующее мгновенье затрещали и захлопали все ящик всех кухонных шкафов. Вой усилился. Но съестного в кухне больше не стало. Ильичу стало совсем плохо, и начались перебои с дыхалкой, когда он глянул на кота. Глаз у кота не было. Одни черные зрачки. Причем каждый был в диаметре больше, чем голова кота. И они буравили Ильича, так, что у него отнялись ноги. Ещё немного и это исчадие ада кинется на него. А из открытого рта без перерывов и сбоев несся дикий рёв. Ильич видел два белых клыка и такой же белый язык.
Придерживая банку, Ильич толстыми и тупыми, как поленья пальцами рванул пластиковую крышку и, сунув в горлышко два пальца, ухватил маринованный огурец. Краем глаза он увидел, что кот вмиг оказался на четырех широко расставленных лапах. Его уши прилипли к голове. Пасть была раскрыта так, что Ильич решил, что кот вывернул себе челюсть. Не рискуя нагибаться, Ильич метнул огурцом в сторону кота. Но как только кувыркающийся овощ начал свой полет, он был сбит жесточайшим ударом кошачьей лапы. В следующий миг кот уже впился клыками в огурец, и, придавив его лапами, отодрал от него увесистый кусок. Еще миг и кусок, не будучи даже разжеванным исчез в утробе кота. Когда Ильич отпустил банку и закрыл, наконец, рот, от огурца остались одни воспоминания. А кот с жадностью вперился взглядом теперь уже в банку. Только после второго огурца кот присел. И Ильич тоже грохнулся на стул.
Вечером визит к Бусе Ильич уже нанес с запасом мясных деликатесов и под прикрытием собственной жены, вооруженной шваброй. Полчаса понадобилось для наведения в квартире порядка и уничтожения последствий лёгкой котячьей диеты. Закрывая дверь, Ильич видел, как Буся с удовольствием вылизывает себя сидя на подоконнике. Это его успокоило. Однако червь, вызванный стрессом, напоминал о себе разыгравшейся на ночь поджелудочной железой.
На следующий день до обеда Ильич настраивал оборудование с таким остервенением, что настроенные им аппараты готовы были клипсовать не только колбасную оболочку, но и корабельную сталь, наверное. Но час пробил. В два часа из динамиков раздался скрипучий голос директорской секретарши, которая пригласила Ильича в кабинет главного технолога. Позвоночником Ильич слышал злое торжество в этом усиленном динамиками скрипе. По дороге на эшафот Ильич, наконец, принял решение:
— Всё! Заявление на стол и на покой. В гробу я видел всех. И кота тоже!…
К двери главного технолога Ильич подошел решительно. Накрученный до нужной кондиции. И даже злой. Петрович встретил его такой улыбкой, которую он не видел ни на физиономии Жана Гобена, ни на лице Раджа Капура.
— Привет Ильич!- поднялся навстречу и протянул сразу две руки для рукопожатия Петрович. — Огромнейшее тебе спасибо! Садись!
Ильич, едва попав кормой на стул, всё-таки благополучно присел. На его лице то пробивалась, то угасала то ли улыбка, то ли ухмылка, то ли оскал. Взгляд был как у боксера-тяжеловеса, загнанного ударами противника в угол и пытающегося улыбкой сбить с понталыку своего визави.
А Петрович тем временем достал из-под стола огромную пеструю статуэтку слона.
— Это тебе. Презент от меня! А это — от Буси! — Петрович тянул ему конверт.
— Ты б зашел к нам сегодня в гости после работы. Расскажешь, как ты привел к спортивной форме Бусю и как сделал его ласковым. Представляешь, он ко мне на колени вечером залез и потребовал, чтоб его гладили! Я в осадок выпал! — Петрович настырно запихивал конверт в карман рабочего халата Ильича.
— Зайдешь? Расскажешь? И по рюмашке пропустим!!!?
Источник : muhom.org
